Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их при - Страница 165

165

– Уленшпигель, – сказала Неле, – эти птички просят пощадить их яйца.

И, задрожав всем телом, она прибавила:

– Мне страшно; вот солнце заходит, небо побелело, звёзды проснулись; это час духов. Смотри, красные испарения носятся над землёй. Тиль, дорогой мой, что там за адское чудовище разверзло в облаке свою огненную пасть? Посмотри по направлению к Филиппсланду, где король-палач ради своего жестокого честолюбия дважды погубил такое множество несчастных людей; видишь, как там пляшут блуждающие огоньки; в эту ночь души несчастных, убитых в боях, покидают холодные круги чистилища, чтобы подняться на землю и обогреться её теплым воздухом. В этот час ты можешь просить о чём угодно Христа, Бога добрых волшебников.

– Пепел стучит в моё сердце, – сказал Уленшпигель. – О, если бы Христос мог показать тех Семерых, пепел которых, рассеянный по ветру, должен осчастливить Фландрию и весь мир.

– Маловерный, – сказала Неле, – ты их увидишь с помощью снадобья.

– Может быть, – сказал Уленшпигель, показывая пальцем на Сириус, – если какой-нибудь дух сойдёт с этой холодной звезды.

При этом движении блуждающий огонёк, кружившийся вокруг него, сел на его палец, и чем настойчивее он старался сбросить его, тем крепче держался огонёк.

Неле, при попытке избавить Уленшпигеля, получила свой огонёк на кончик пальца.

– Отвечай, – сказал Уленшпигель, щёлкнув по своему огоньку, – ты душа гёза или испанца? Если ты душа гёза, уходи в рай; если ты душа испанца, возвратись в ад, откуда пришла.

– Не оскорбляй душ, хотя бы это были души палачей, – сказала Неле.

И, подбрасывая огонёк на своём пальце, она говорила:

– Огонёк, милый огонёк, какие новости принёс ты из страны душ? Чем они там заняты? Едят ли и пьют, хотя без ртов? Ибо ведь у тебя нет рта, славненький огонёк. Или они принимают образ человеческий лишь в благословенном раю?

– Как можешь ты, – сказал Уленшпигель, – терять время на разговоры с печальным огоньком, у которого нет ни ушей, чтобы слышать тебя, ни рта, чтобы ответить тебе?

Но Неле, не слушая его, говорила:

– Ответь своей пляской, огонёк. Я трижды спрошу тебя: раз во имя Господа Бога, раз во имя Пресвятой Девы и раз во имя духов стихий, которые посредничают между Богом и людьми.

Она это сделала, – и огонёк подпрыгнул три раза.

Тогда Неле сказала Уленшпигелю:

– Разденься, я разденусь тоже; вот серебряная коробочка с снадобьем для сновидений.

– Мне всё равно, – ответил Уленшпигель.

Раздевшись и натеревшись бальзамом сновидений, они, обнажённые, легли рядом друг с другом на траве.

Чайки жалобно вскрикивали; гром глухо грохотал в туче, где сверкала молния; луна изредка выставляла меж туч золотые рожки своего полумесяца; блуждающие огоньки Уленшпигеля и Неле мчались вместе с прочими над лугом.

Вдруг Неле и её возлюбленного схватила громадная рука великана, и он стал швырять их в воздух, как детские мячики, ловил, бросал друг на друга, мял в руках, бросал в лужицы между холмов и вытаскивал оттуда, опутанных водорослями. Затем, так нося их в пространстве, он пел голосом, ужаснувшим пробуждённых чаек:

Прочесть хотите глазом вы,
Существа презренные,
Божественного разума
Знаки сокровенные?
Читайте, блохи! Будут вам
Все тайны здесь открыты –
К земле, на воздух, к небесам
На семь гвоздей прибиты.

И действительно, Уленшпигель и Неле увидели на траве, в воздухе и в небе семь скрижалей сверкающей меди, прибитых семью пламенеющими гвоздями. На скрижалях было написано:

На навозе росток возник.

Семь – это зло и благо сразу.

Из угля родятся алмазы.

Глуп учитель – мудр ученик…

Семь – это зло и благо сразу.

И великан шествовал, а за ним два блуждающих огонька, которые, стрекоча, как стрекозы, твердили:

Он папа пап, сей повелитель,
Он над царями вознесён, –
Но хорошенько посмотрите:
Ведь просто деревяшка он!

Вдруг лицо его преобразилось, он стал печальнее, худее, выше. В одной руке он держал скипетр, в другой – меч. Имя его было – Гордыня.

Он швырнул Неле и Уленшпигеля на землю и сказал:

– Я бог.

Но вот рядом с ним верхом на козе появилась красная девка, в расстёгнутом платье, с голой грудью и похотливым взглядом. Имя её было Сладострастье. За нею шла старуха, собиравшая с земли скорлупу яиц чаек, имя её было – Скупость; затем – жадный, прожорливый монах, пихающий в себя колбасы и непрестанно жующий, как свинья, на которой он ехал, – это было Чревоугодие. За ним, волоча ноги, тащилась Лень, бледная и одутловатая, с потухшим взглядом; Гнев подгонял её уколами жала. Лень ныла, скулила и, заливаясь слезами, падала в изнеможении на колени. За ними ползла худосочная Зависть с змеиной головой и щучьими зубами, кусая Лень за то, что она слишком благодушна, Гнев – за то, что он слишком порывист, Чревоугодие – за то, что оно слишком упитано, Сладострастие – за то, что оно слишком румяно, Скупость – за скорлупу, Гордыню – за её пурпурную мантию и венец.

И огоньки плясали вокруг них и жалобными голосами мужчин, женщин, девушек и детей взывали:

– Гордыня – мать честолюбия, Гнев – источник жестокости, вы убивали нас на полях сражений, в темницах, в застенках, чтобы сохранить ваши скипетры и короны. Зависть, ты в зародыше уничтожила множество благородных и полезных мыслей: мы – души их загубленных творцов. Скупость, ты обращала в золото кровь бедного народа: мы – духи твоих жертв. Сладострастие, спутник и брат убийства, породивший Нерона, Мессалину и Филиппа, короля испанского, ты покупаешь добродетель и развращаешь подкупом: мы – души погибших. Лень и Чревоугодие, вы грязните мир; надо его очистить от вас: мы – души усопших.

165