Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их при - Страница 136

136

И Катлина, глядя на Иооса Даммана, говорила:

– У меня рука Гильберта, приди за ней сегодня ночью, дорогой мой.

И их увели обратно в тюрьму.

Здесь, по распоряжению суда, тюремщик приставил к каждому двух сторожей, которые должны были бить их каждый раз, когда они станут засыпать; но сторожа Катлины не мешали ей спать всю ночь, а сторожа Иооса Даммана жестоко колотили его, едва он закрывал глаза или опускал голову.

Они голодали всю среду, ночь и весь четверг вплоть до вечера, когда им дали пить и есть: просоленную говядину с селитрой и солёную воду с селитрой. Это было начало пытки. И утром, когда они кричали от жажды, стражники привели их в застенок.

Здесь они были посажены друг против друга и привязаны к скамьям, обвитым узловатыми верёвками, что причиняло тяжкие страдания.

И каждый должен был выпить стакан воды с солью и селитрой.

Так как Иоос Дамман начал засыпать, стражники растолкали его ударами.

И Катлина говорила:

– Не бейте его, господа, вы разобьёте его бедное тело. Он совершил только одно преступление, по любви, когда он убил Гильберта. Я хочу пить, и ты тоже, Ганс, дорогой мой. Дайте ему напиться первому. Воды, воды! Моё тело горит! Не трогайте его, я умру за него. Пить!

– Умри и издохни, как сука, проклятая ведьма! – сказал Иоос. – Бросьте её в огонь, господа судьи. Пить!

Писцы записывали каждое его слово.

– Ни в чём не сознаёшься? – спросил его судья.

– Мне нечего сказать, вы всё знаете.

– Так как он упорствует в запирательстве, то он останется на этой скамье и в этих верёвках вплоть до нового и полного сознания и будет терпеть жажду и лишён сна.

– Я останусь, – сказал Иоос Дамман, – и буду наслаждаться при виде страданий этой ведьмы на скамье. По душе ли тебе брачное ложе, голубушка?

– Холодные руки, горячее сердце, Ганс, дорогой мой, – ответила Катлина. – Я хочу пить! Голова горит!

– А ты, женщина, – спросил её судья, – ты ничего не можешь сказать?

– Я слышу колесницу смерти и слышу сухой стук костей. Пить! Она везёт меня по широкой реке, полной воды, свежей, светлой воды: но эта вода – огонь. Ганс, мой милый, развяжи мои верёвки! Да, я в чистилище и вижу вверху Господа Иисуса в его раю и Пресвятую Деву, такую сострадательную. О, дорогая Богородица, дайте мне капельку воды! Не ешьте одна эти прекрасные плоды!

– Эта женщина поражена совершенным безумием, – сказал один из старшин, – следует освободить её от пытки.

– Она не более безумна, чем я, – сказал Иоос Дамман, – всё это игра и притворство. – И он прибавил с угрозой в голосе: – Сколько ни прикидывайся сумасшедшей, увижу тебя на костре.

И, заскрежетав зубами, он засмеялся своей злодейской лжи.

– Пить! – говорила Катлина. – Сжальтесь, хочу пить. Позвольте мне подойти к нему, господа судьи. – И, раскрыв рот, она кричала: – Да, да, теперь они вложили огонь в мою грудь, и дьяволы привязали меня к этой злой скамье. Ганс, возьми шпагу и убей их, ты такой сильный. Воды! Пить! Пить!

– Издохни, ведьма, – сказал Иоос Дамман. – Надо заткнуть ей глотку кляпом, чтобы эта мужичка не смела так обращаться к дворянину.

Один из старшин, враг знати, возразил на это:

– Господин начальник, затыкать кляпом рот тем, кто подвергается допросу, противно законам и обычаям имперским, ибо допрашиваемые присутствуют здесь для того, чтобы они говорили истину, а мы судили сообразно их показаниям. Это разрешается лишь в том случае, когда обвиняемый, будучи уже осуждённым, может на месте казни обратиться к толпе, разжалобить её и, таким образом, вызвать народные волнения.

– Хочу пить, – говорила Катлина, – дай мне напиться, Гансик, дорогой мой!

– А, ты мучаешься, ведьма проклятая, единственная причина всех моих мучений, – сказал он. – Но в этом застенке ты ещё не то претерпишь: будут тебя жечь свечами, бичевать, вгонять клинья под ногти рук и ног. Тебя посадят верхом на гроб, верхнее ребро которого остро, как нож, и ты сознаешься, что ты не сумасшедшая, а подлая ведьма, которую дьявол отрядил пакостить благородным людям. Пить!

– Ганс, возлюбленный мой, – говорила Катлина, – не сердись на свою рабу. Тысячи мучений я терплю ради тебя, мой повелитель. Сжальтесь над ним, господа судьи: дайте ему полную кружку, а с меня довольно одной капельки. Ганс, не пора ли кричать орлу?

– Из-за чего ты убил Гильберта? – спросил судья у Даммана.

– Мы повздорили из-за одной девчонки из Гейста, – ответил Иоос.

– Девчонка из Гейста! – закричала Катлина, изо всех сил пытаясь сорваться с своей скамьи. – А, так ты меня обманывал с другой, подлый дьявол! А знал ты, что я сижу за плотиной и слушаю, когда ты говорил, что хочешь забрать все деньги, принадлежащие Клаасу? Ты их, значит, хотел истратить с ней в кутеже и распутстве! О, а я, я, которая отдала бы ему свою кровь, если бы он мог сделать из неё деньги! И всё для другой! Будь проклят!

Но вдруг она разрыдалась и, стараясь подвинуться на своей скамье, говорила:

– Нет, Ганс, скажи, что ты опять будешь любить твою бедную рабыню, и я землю буду рыть ногтями и добуду клад оттуда. Да, там есть клад. Я буду ходить с веточкой орешника, которая наклоняется там, где есть металлы, и я найду и принесу тебе. Поцелуй меня, миленький, и ты будешь богат; и мы будем каждый день есть мясо и пить пиво; да, да, вон те, что сидят, тоже пьют пиво, свежее, пенистое пиво. О, господа, дайте хоть глоточек, я вся горю. Ганс, я знаю, где растёт орешник для волшебной палочки, но надо подождать, пока придёт весна.

136