– В силу выслушанных и прочитанных пред судом доказательств, – сказал председатель суда, – Иоос Дамман есть колдун, убийца, соблазнитель женщин, похититель королевского имущества и, как таковой, повинен в оскорблении величества, божеского и человеческого.
– Вы можете толковать об этом, господин комендант, – возразил Иоос, – но вы не смеете осудить меня за отсутствием достаточных улик. Я не колдун и никогда не был колдуном: я только прикинулся дьяволом. Что касается моего светящегося лица, то вам известна его тайна, а состав мази, не считая белены, растения ядовитого, исключительно снотворный. Когда эта женщина, подлинная колдунья, применяла снадобье, она погружалась в сон, и тут ей виделось, что она летит на шабаш, кружится там спиною к середине вращения и поклоняется дьяволу в образе козла, стоящему на алтаре. По окончании хоровода – так ей казалось – она, как делают все колдуны, целовала его под хвост, чтобы затем предаться со мною, её возлюбленным, противоестественным наслаждениям, пленявшим её извращённый дух. Если у меня были, как она говорит, холодные руки и свежее тело, то это признак молодости, а не колдовства. При любовной работе холод не долог. Но Катлина хотела верить в свои вожделения и принимать меня за дьявола, хотя я человек во плоти, как вы меня видите. Только она одна и виновна: принимая меня за дьявола и, однако, разделяя со мной ложе, она намеренно и действительно грешила против Господа Бога и Духа Святого. Стало быть, это она, а не я, совершила преступление колдовства, она заслуживает костёр, как упорная и злобная ведьма, которая притворяется сумасшедшей, чтобы скрыть своё злоумышление.
– Вы слушаете этого убийцу? – вскричала Неле. – Он ведь, как гулящая девка с цветным кружком на рукаве, промышлял продажной любовью. Вы его слушаете? Ради своего спасения он добивается, чтобы сожгли ту, которая ему отдавала всё, что могла.
– Неле злая, – сказала Катлина, – не слушай её, Ганс, дорогой мой.
– Нет, – сказала Неле, – нет, ты не человек, ты трусливый, злобный дьявол! – И, охватив Катлину руками, она умоляла: – Господа судьи, не слушайте этого бледнолицего злодея; у него одно желание: видеть на костре мою мать, за которой нет никакой вины, кроме того, что Господь поразил её безумием и что она считает действительными призраки своих видений. Слишком много она уже выстрадала и телом и душою. Не предавайте её смерти, господа судьи. Дайте невинной жертве дожить в мире её печальную жизнь.
И Катлина говорила:
– Неле злая, не верь ей, Ганс, мой повелитель.
И в толпе женщины плакали, и мужчины говорили:
– Помилуйте Катлину!
Судьи вынесли приговор Иоосу Дамману, который после новых пыток сознался во всём. Он был приговорён к лишению дворянства и сожжению на медленном огне, каковое мучение он и претерпел на следующий день на площади перед ратушей, причём всё время твердил:
– Казните ведьму, только она преступница. Проклинаю Господа Бога! Мой отец убьёт всех судей! – и с этими словами испустил дух.
И народ говорил:
– Смотрите, он и сейчас ещё кощунствует и богохульствует. Издыхает, как собака.
На следующий день судьи вынесли приговор относительно Катлины. Её решили подвергнуть испытанию водой в Брюггском канале. Если она не будет тонуть, она будет сожжена как ведьма; если пойдёт ко дну и утонет, то кончина её будет признана христианской, и посему тело её будет погребено в пределах церковной ограды, то есть на кладбище.
На следующий день Катлина с восковой свечой в руках, босая, в чёрной рубахе, была с торжественным крестным ходом проведена вдоль деревьев к берегу канала. Впереди же с пением заупокойных молитв шествовал каноник собора Богоматери, его викарий, причетник, несший крест, а позади – комендант города Дамме, старшины, писцы, городская стража, профос, палач с двумя своими помощниками. На берегах канала уже собралась громадная толпа. Женщины плакали, мужчины роптали, и все были переполнены глубокой жалостью к Катлине, а она шла, как ягнёнок, покорно и не понимая, куда идёт, и всё время твердила:
– Уберите огонь, голова горит! Ганс, где ты?
Неле, стоя в толпе женщин, кричала:
– Пусть меня бросят вместе с нею!
И женщины не пускали её к Катлине.
Резкий ветер дул с моря; с серого неба падал в воду канала мелкий град; у берега стояла барка, которую палач и его помощники заняли от имени его королевского величества. По их приказанию Катлина спустилась туда. И все видели, как палач, стоявший на барке, по знаку «жезла правосудия», данному профосом, поднял Катлину и бросил её в воду. Она барахталась, но недолго, и пошла ко дну с криком:
– Ганс, Ганс! Спаси!
И народ говорил:
– Эта женщина не ведьма.
Несколько человек бросились в канал и вытащили Катлину, лишившуюся чувств и окоченевшую, как мертвец. Её отнесли в корчму и положили у большого огня. Неле сняла с неё платье и мокрое бельё, чтобы переодеть её. Придя в себя, она, содрогаясь и стуча зубами, проговорила:
– Ганс, дай мне шерстяную накидку.
Но Катлина уже не могла согреться и умерла на третий день и была погребена в церковной ограде.
И Неле, осиротев, перебралась в Голландию к Розе ван Аувегем.
На зеландских шхунах, на бригах и корветах носится Тиль Клаас Уленшпигель.
По свободному морю летят доблестные суда: на них по восьми, десяти, двадцати чугунных пушек, извергающих смерть и гибель на испанских палачей.
Стал умелым пушкарём Тиль Уленшпигель, сын Клааса. Надо видеть, как он наводит, как целится, как пронизывает борты злодейских кораблей, точно они из коровьего масла.