Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их при - Страница 127

127

При ярком свете луны он отчётливо увидел длинную фигуру волка, подвигавшегося к кладбищу.

Он снова закачался и пошёл по тропинке меж зарослей. Здесь он как будто споткнулся, а сам поставил капкан навстречу оборотню. Затем зарядил самострел, прошёл десять шагов дальше и остановился, всё качаясь, как пьяный, икая, крякая, – но на самом деле дух его был ясен и глаза и уши напряжённо внимательны.

И он не видел ничего, кроме чёрных туч, с безумной быстротой мчавшихся по небу, и приземистой, короткой коренастой чёрной фигуры, приближавшейся к нему, и не слышал ничего, кроме жалобного завывания ветра и бушующего моря и скрипа усеянной ракушками тропинки под тяжёлыми неровными шагами.

Он притворился, будто хочет сесть, тяжело упал, будто пьяный, на дорогу и стал блевать на неё.

И тут в двух шагах он услышал лязг железа, потом удар капкана, который захлопнулся, и крик человека.

«Оборотень попал передними лапами в ловушку, – размышлял он, – вот он подымается, старается сбросить капкан и убежать, но уйти ему от меня не удастся».

И он выстрелил из самострела и попал ему в ногу.

– Он ранен, – сказал Уленшпигель и закричал чайкой.

Тотчас с колокольни понеслись звуки набата, и пронзительный голос мальчика закричал на всё местечко:

– Вставайте, люди спящие, оборотень пойман!

– Слава богу! – сказал Уленшпигель.

Первые прибежали с фонарями Тория, мать убитой Беткин, муж её Лансам, её братья Иоост и Михиель.

– Пойман? – спрашивали они.

– Вон он на дороге, – сказал Уленшпигель.

– Слава богу! – вскричали они и перекрестились.

– Кто там звонит? – спросил Уленшпигель.

– Это мой старший сын, – ответил Лансам, – младший бегает по городу, стучится в дома и объявляет, что оборотень пойман. Спасибо тебе!

– Пепел стучит в моё сердце, – отвечал Уленшпигель.

Вдруг оборотень заговорил:

– Сжалься надо мной, Уленшпигель.

– Волк заговорил, – изумились все и перекрестились.

– Это дьявол, он уже знает имя Уленшпигеля,

– Пожалейте, – продолжал голос, – помилуйте меня. Пусть смолкнет колокол: он звонит за упокой души успоших, – я не волк. Мои руки перебиты капканом, я стар и истекаю кровью. Сжальтесь! Что это за пронзительный детский голос, будящий весь город. Сжальтесь!

– Я слышал когда-то твой голос! – крикнул Уленшпигель. – Ты рыбник, убийца Клааса, вампир, загрызший девочку. Земляки и землячки, не бойтесь. Это старшина рыбников, по вине которого умерла в горе Сооткин.

И одной рукой он схватил его за горло, другой вытащил свой нож.

Но Тория, мать убитой Беткин, удержала его.

– Его надо взять живьём, – кричала она и рвала клочьями его седые волосы и царапала ему ногтями лицо.

И она выла от горя и ярости.

И оборотень, руки которого были защемлены в капкане, бился на земле от нестерпимой боли, крича:

– Сжальтесь, сжальтесь! Уберите эту женщину! Дам два червонца! Разбейте колокола! Где эти дети, которые кричат так невыносимо?

– Возьмите его живьём, – кричала Тория, – пусть заплатит!.. А, колокола! По тебе это погребальный звон, убийца! На медленном огне! Раскалёнными клещами! Пусть заплатит за всё!

И она подняла лежавшую на дороге вафельницу с длинными ручками. Взглянув на неё при свете факелов, она увидела, что внутри пластинок, изрезанных по брабантскому образцу глубокими бороздами, приделаны ещё длинные острые зубья, так что в целом эта вафельница напоминала железную пасть; когда её раскрывали, она имела вид разверстого зева охотничьей собаки.

Тория держала вафельницу, открывала, захлопывала и, точно в припадке бешенства, звякала железом. Она скрежетала зубами, хрипела, как умирающая, стонала от невыносимых страданий неутолённой мести, кусала рыбнику вафельницей руки, ноги, всё тело и особенно старалась захватить горло. И при каждом укусе она приговаривала:

– Так он кусал мою Беткин этими зубами. Теперь он платит! А, кровь течёт, убийца? Господь справедлив. Погребальный звон. Беткин зовёт меня отомстить. Чувствуешь зубы? Это Господня пасть.

И она непрерывно и безжалостно кусала его и, когда не удавалось укусить, била его железом. Но так велика была её жажда мести, что она не убила его.

– Пощадите! – кричал рыбник. – Уленшпигель, ткни ножом, я скорее умру! Убери эту бабу! Разбей погребальные колокола, убей этих кричащих детей!

А Тория всё кусала его, пока один старик, сжалившись, не отобрал у неё вафельницу.

Тогда Тория стала плевать ему в лицо, вырывала у него волосы и говорила:

– Медленным огнём и раскалёнными клещами – вот как ты расплатишься. Я своими ногтями выцарапаю тебе глаза!

Между тем, услышав, что оборотень не дьявол, а человек, подошли из Гейста все рыбаки, мужчины и женщины. Некоторые были с фонарями и с горящими факелами. Все кричали:

– Подлый убийца! Где ты спрятал золото, которое награбил у своих несчастных жертв? Пусть всё отдаст назад.

– У меня ничего нет! Пощадите! – отвечал рыбник.

И женщины бросали в него камнями и песком.

– Вот расплата, вот расплата! – кричала Тория.

– Помилуйте! – взывал он. – Я истекаю кровью! Пощадите!

– Твоя кровь! – кричала Тория. – Ещё хватит довольно, чтобы ты мог расплатиться ею. Смажьте бальзамом его раны. На медленном огне – вот твоя расплата; а руки ему оторвут раскалёнными клещами. Он заплатит.

И она бросилась бить его, но упала на землю без сознания, как мёртвая; и так оставили её, пока она не пришла в себя.

А Уленшпигель, высвободив между тем руки рыбника из капкана, увидел, что на правой руке у него не хватает трёх пальцев.

127